Психология и психологическая практика XX века (как, впрочем, и гуманитарнное познание в целом) формируется в напряженном диалоге с Востоком. Можно даже сказать, что именно внутри этого диалога и рождается психоанализ и вся последующая психотерапия (Олешкевич В.И., 1997; 2002). В этом отношении имеет смысл в начале обратиться к восточным представлениям о сексуальности.
Говоря о культурной оппозиции Восток - Запад, применительно к рассматриваемому вопросу традиционно обращаются прежде всего к древнеиндийским представлениям о сексуальности и характере ее знаково-символического опосредствования в индийском обществе того времени. В качестве материала для анализа был использован один из авторитетнейших памятников древнеиндийской культуры — произведение Ватсьяяны Малланаги «Кама-сутра» (перевод А.Я. Сыркина).
«Кама-сутра» (Karaasutra — буквально «Наставление в каме», т.е. в сфере чувственных желаний человека) — один из известнейших текстов индийской дидактики, созданный около полутора тысяч лет назад. Вообще дидактическая установка произведения не определяет характер текста (в частности, древнеиндийская традиция подчеркивала воспитательную функцию не только этико-философских или законодательных, но и вполне беллетристических произведений, например, сказок, рассматривая их как иллюстративный материал к тому или иному разделу знания). Если обратиться к наиболее известному европейцам своеобразному античному аналогу «Кама-сутры» — поэме «Искусство любви» Овидия, то следует отметить, что по способу подачи материала она представляет собой скорее образец художественной дидактики, нежели научной. Существенно иной характер носит изложение «Кама-сутры». «Кама-сутра» — прежде всего научно-дидактическое произведение, как по характеру содержания и по своим непосредственным установкам, так и по особенностям языка, отразившего существенные черты древнеиндийского научного описания. Ранние образцы научно-дидактических текстов древней Индии возникали в значительной мере как вспомогательная литература, призванная объяснить канонические сборники гимнов («Ригведу» и др.).
Факты, засвидетельствованные многочисленными литературными и иконографическими источниками и имеющие параллели в других культурах (как первобытных, так и достаточно развитых), показывают, какое значительное место занимала кама в древней и средневековой культуре Индии и как тесно она была связана с идеями индуизма. Это позволяет лучше понять место науки о каме (камашастра) в ряду других древнеиндийских научных дисциплин, понять оправданность и закономерность многовековой традиции этого знания, на протяжении тысячелетий передававшейся индийцами из поколения в поколение. Специфическая особенность Кама-сутры — последовательно классифицирующий подход к описанию. Характерно наложение друг на друга разных классификаций с учетом всех возможных сочетаний.
Многочисленные ссылки на Ватсьяяну свидетельствуют о длительном и глубоком его воздействии на индийскую научную литературу вплоть до нового времени. Это влияние, судя по публикациям, присутствует и в настоящее время (Сыркин А.Я., 1993).
Несомненный интерес представляет сопоставление «Кама-сутры» с аналогичными текстами в других литературах Востока и Запада — как с точки зрения возможных влияний древнеиндийского образца, так и в плане независимых соответствий и расхождений. Предполагается, что жанр подобных наставлений существовал уже в древнейших литературах Востока, например в древнем Египте. Более достоверные примеры из восточных литератур (персидской, арабской, турецкой) относятся уже к сравнительно позднему периоду.
Наряду со специальными трактатами на эту тему важный материал для сравнения дают также отдельные части научных и художественных произведений, в целом выходящих за рамки любовной тематики. Такова, например, глава «Страстная любовь» в «Каноне врачебной науки» Ибн Сины, содержащая описания признаков влюбленности, средств избавиться от страсти и т.д. Можно назвать соответствующие главы в «Кабус-наме» Кей-Кавуса: «О любовных делах и обычаях их» и «Об обладании и распорядке его». Тематика «Кама-сутры» отразилась и в трактатах Моисея Маймонида.
Наставления в любви были издавна распространены и в Китае. Интересны уже древнейшие натурфилософские спекуляции, значительную роль в которых играли понятия мужского и женского начал (ян, инь). Первостепенное значение здесь придавалось регулировке отношений между полами — в ней видели необходимое условие индивидуального бессмертия (даосизм) и приобретения хорошего потомства (конфуцианство). Значительная часть соответствующих трактатов утрачена; из сохранившихся можно назвать, например, «Дун сюань цзы» («Трактат проникшего в тайну»), реконструированный уже в новое время и относимый к IV—VII вв. н.э.
Язык этих трактатов, их композиция напоминают древнеиндийские тексты: скрупулезные перечни отдельных деталей, систематическое выделение групп с определенным числом элементов (пять признаков женской страсти, восемь благ и семь зол соития и т.д.), перечень лечебных средств в конце. Физическая любовь рассматривается здесь в связи с другими сферами жизнедеятельности. В отдельных трактатах отразились даосские воззрения, связанные с определенной ритуальной практикой, и в некоторых деталях (например, coitus reservatus) напоминающие тантристские предписания.
Переходя к отдельным примерам европейской литературы, начиная с античной, следует сказать, что, в отличие от персидских или китайских произведений, для античности уже по хронологическим соображениям исключено влияние древнеиндийских образцов. Жанр наставлений в любовном искусстве существовал уже в Греции классического периода. Древнейшее такое наставление традиция приписывала Астианассе — служанке Елены, легендарной виновницы Троянской войны. Этому жанру отдавали дань древнегреческие философы, среди них стоик Зенон. Широкую популярность в Риме I в. н.э. получили, судя по упоминаниям Светония и Марциала, «Книги Элефантиды», которыми пользовался, в частности, император Тиберий. Все эти произведения известны лишь из косвенных свидетельств античных авторов. Первое сохранившееся в европейской литературе наставление подобного рода — поэма «Искусство любви» (Ars amatoria).
Общая тематика позволяет проверить отдельные параллели между «Искусством любви» и «Кама-сутрой», позволяет найти сходные психологические наблюдения. Интересны в этом отношении сведения об особом значении посланий, подарков и т.д. Подобно Кама-сутре сочинение Овидия незаменимо для изучения быта и нравов своей эпохи — века Августа в Риме. Сопоставление этих произведений важно как пример двух принципиально разных подходов к одной теме — беллетристического и научного. Дидактика Овидия существенно отличается от дидактики Ватсьяяны. Рекомендации римского поэта достаточно ироничны, наполнены остротами, а его следование традиционным в античной риторике приемам часто граничит с пародией.
Беллетристический характер носят его многочисленные мифологические экскурсы. У Овидия не наблюдается скрупулезности Ватсьяяны и нет стремления к исчерпывающей полноте описания, отсутствует и классифицирующий подход. Надо также иметь в виду неадекватность «любви» (amor) Овидия и камы у Ватсьяяны, выполнявших в рамках древнеримской и древнеиндийской культур существенно различные функции. Отсюда, в частности, неодинаковые установки авторов — нормативный характер сутр Ватсьяяны, и факультативность достаточно легко изложенных рекомендаций Овидия, приводящих часто к прямым противоречиям.
Среди средневековых европейских авторов следует в первую очередь отметить теоретиков куртуазности в провансальской литературе XII—XIII вв. Таковы, например, «Три книги о любви» («De amore libri tres») Андрея Капеллана (ок. 1200 г.). Автора отличает определенная систематичность изложения (например, в перечне достоинств любящего). Он дифференцирует любовный этикет в зависимости от социального положения (между дамами и знатными рыцарями, с одной стороны, и прислугой или крестьянами — с другой), что напоминает отдельные рассуждения Ватсьяяны, касающиеся деревенских жителей. Другое сочинение — «Le Breviari d'amor» французского монаха и трубадура Матфре Эрменгауда (вторая половина XIII в.) - устанавливает три вида естественной любви: к жене, девушке и другой женщине. С наблюдениями Ватсьяяны можно сопоставить и некоторые примеры, в том числе моралистического жанра, во французской литературе: «Опыты» Монтеня; «Максимы и моральные размышления» Ларошфуко; «Характеры» Лабрюйера. Из произведений нового времени следует упомянуть «О любви» Стендаля, также отличающееся своеобразной систематичностью, а также заметным вниманием к категоризации. В первой главе здесь определяются четыре вида любви (любовь-страсть, любовь -влечение, физическая любовь и любовь-тщеславие), во второй и последующих главах детализируются стадии любовного увлечения (sentiment, passion, sensibilite, grace и т.д.).
Интересным представляется и сопоставление отдельных предписаний других религий и рекомендаций Кама-сутры как индуистского памятника. При рассмотрении подобных аналогий могут быть, в .частности, отмечены известные ограничения, налагаемые культом, сакрализация отдельных деталей в отношениях между полами, естественно отличающая не только индуизм, но и другие религии.
С позиций современной литературы по медицине, гигиене, психологии содержание Кама-сутры очевидно перекликается с современной проблематикой, а отдельные ее наблюдения не только интересны, но и вполне актуальны. Кама-сутра, как отмечают некоторые исследователи, гораздо рациональнее, например, множества аналогичных наставлений, издававшихся в Англии вплоть до начала XX в. Ватсьяяну отличает глубокое понимание человеческих эмоций и потребностей; его наставления исходят из той предпосылки, что счастье в любви невозможно, если удовлетворенной остается лишь одна сторона. Кама-сутра проникнута вниманием к чувственно-эмоциональной сфере женщины как равноправного участника в отношениях — и эта черта, по мнению ряда авторов, выгодно отличает ее от аналогичных рекомендаций в некоторых других классических литературах (античной, китайской, арабской).
Согласно основной установке Ватсьяяны, составляющей смысл его труда, поведение человека в любви, как и в других сферах жизнедеятельности, должно основываться на следовании определенным этическим нормам и конкретным предписаниям, иначе говоря — на соответствующем образовании. Подобная установка как нельзя более актуальна: замалчивания и запреты часто приводят к сильным нарушениям в этой сфере, а преследуемый при этом воспитательный эффект оказывается по существу иллюзорным. С расширением области запрета функция «непристойного» неизбежно переносится на новые, в иных обстоятельствах «пристойные», объекты, и нравственность предписывающих норм оказывается, по меньшей мере, сомнительной. Современные рекомендации естественно не могут быть адекватно заменены наставлениями, созданными, подобно Кама-сутре, иной культурой и для иного общества. Но не учитывать роли знаково-символического опосредствования сексуальности при выработке современных дидактических установок в этой сфере - значит изначально смещать развитие сексуальности в область возможной культурной патологии.
В целом же в древних обществах, в Индии, Китае к сексуальности относились не только ровно и спокойно, но часто эта область функционирования индивида считалась священной. В йоге именно из сексуальной энергии происходит развитие высших способностей. В даосизме посредством культивирования сексуальности стремились достигнуть бессмертия.
На Востоке всегда существовал богатый язык для описания сексуальных отправлений. Это свидетельствует о том, что сексуальность всегда была сознательной психической функцией. На Западе все сложилось по-другому. Еще до христианизации Запада сексуальность начала оттесняться (особенно ярко это заметно на примере неоплатонизма, особенно Платона).
А с приходом Христианства сексуальность становится почти бессознательной функцией. Язык для ее описания становится все беднее, и скоро и вовсе исключается из официального языка. В этом смысле исследование выражений сексуальности в языке может дать ответ на вопрос о том, как же люди относятся к этой сфере своей жизни. Здесь интересно обратиться к исследованию лексики арго.
Зинченко Ю.П. Знаково-символическое опосредствование сексуальной функции
в норме и патологии. - М., 2003.