Греческая философия, довольно синкретичная по своей сути, тем не менее, впервые отчетливо манифестирует половую дихотомию. Греческий дом строго разделен на две половины - женскую и мужскую. На женской - жена вместе со служанками прядет, готовит еду, растит детей. Вне стен дома она появляется со служанкой по хозяйственным надобностям (для стирки, например) или в сопровождении мужа.
Она не обязана одеваться в длинные одежды, скрывающие фигуру - греческая литература полна описаний изящных ног в сандалиях, стройных станов, большой груди и золотых волос. Мужчина - ее защитник и повелитель, но она — не рабыня, хотя материально она от него, разумеется, зависима.
Не только дети и необходимость совместного ведения хозяйства для выживания обуславливают союз. Конечно, известная шутка Сократа на тему сварливости Ксантиппы толкает к таким объяснениям (На вопрос, как он переносит постоянную ругань Ксантиппы из-за отсутствия денег, его образа жизни и т.д., Сократ ответил вопросом: "А Вас не возмущает гогот гусей у Вас дома?". Незадачливый собеседник возразил: "Но от гусей есть польза - пух, яйца, гусята". Что и требовалось Сократу, который к удовольствию собравшейся публики сказал: "Ксантиппа тоже приносит мне детей".) (Диоген Лаэрций, 1986).
Платон снабжает нас мифом о двух половинах, на которые демиург разделяет единую душу, и они носятся в поднебесье, стараясь найти друг друга, и душа успокаивается только после их воссоединения (Платон, 1993).
Правда, их разность объясняется как раз не симметричностью того, что разламывается. И здесь необходимо ввести первое важное методологическое замечание - для греков естественна разность полов. Никто не отказывает женщине в человечности, но по большому счету для греков человек — это две воссоединившиеся неодинаковые половинки.
Здесь необходимо вспомнить, что Ж. Деррида ввел тему, ставшую любимой темой феминизма. Это его знаменитые рассуждения о фаллоцентризме (Деррида Ж;, 1986). Он полагает, что человек не в состоянии говорить о мире в целом, он должен как-то ограничивать то, о чем он рассуждает. Определять (латинский корень definitio сохранился во всех европейских языках), ставить пределы. Но определять, продолжает Ж. Деррида, можно по-разному — можно забыть, что это нами проведенные границы, и все остальное (в частности, оставшееся за границами) согласовывать с ними. Ж. Деррида называет это различением (difference). Можно, однако, помнить, что это всего лишь нами проведенные границы. Для второй ситуации изобретается неологизм differance. В первом случае то, что за границами, мы определяем исходя из того, что мы определили.
Например, мужское считается основным, а женское определяется как противоположность мужского. Если характеристиками мужчины будут ум, воля, решимость, сила и так далее, то женщина будет существом, живущим не умом, а эмоциями, слабым и беззащитным и тому подобное. Это, по Дерриде, продукт центрации, сделанный европейской культурой. Однако можно определить иначе — помня об условности границ и не забывая о самоценности того, что осталось за пределами, поставленными определением. Тогда женское не надо будет определять через мужское, и наоборот. Конечно, рассуждения Дерриды о центризме касаются не только фаллоцентризма - он говорит и о тео-телео-онто-(и так далее) центризме.
Однако страшный грех, приписанный Дерридой, а вслед за ним и теоретиками феминизма греческой мысли, противоположение и определение одного через другое, на самом деле не имел места. Ни одного описания разницы мужчины и женщины через противопоставление ни в классической греческой философии, ни в классической греческой литературе мы не найдем. Простой платоновский миф о двух половинах предполагает просто их разность и стремление друг к другу, а вовсе не преимущество одной над другой.
Второе важное, на наш взгляд, методологическое замечание состоит в том, что демиург, похоже, разламывает эти половины произвольно. Отчетливых гендерных ролей для греческой мысли нет. Достаточно вспомнить охотящуюся Ариадну и воительницу Афину в шлеме и со щитом. Спарта тоже не поскупится на примеры равного воспитания юношей и девушек - и науки, и воинское искусство одинаково доступно им. Можно вспомнить вошедший в исторические предания ответ спартанки на вопрос, почему здесь женщины находятся в равном положении и так же свободны, как мужчины. Та сказала: "Только поэтому они могут рожать настоящих мужчин". Можно вспомнить и греческих гетер, не уступавшим мужчинам в уме и образованности и обсуждающих важные вопросы с ними на равных.
Стремление мужчины и женщины друг к другу связано как раз с "недостачей совершенства" этого конкретного человека. И ищет он не идеал, а то, что недостает именно его душе до полноты. Поэтому в греческой поэзии есть и еще одна тема, тема однополой любви. Для древних греков разные половинки того одного целого, которое разломил демиург, вовсе не означают принадлежность к разным полам.
Аналогична, возможна любовь двух женщин. Здесь достаточно вспомнить этимологию слова "лесбиянки", за которым стоит образ жизни целого остров
Понятие нормы
Третье важное замечание - греческая мысль не знает понятия нормы. Идеальной женщины, равно как и идеального мужчины, для греков нет. Сентенция типа: "Весь женский пол таков" может появиться у героев Мольера, но совершенно не характерна для греческой мысли. Две женщины могут не иметь ничего общего между собой. Дошедшие до нас скульптуры греческих богинь совсем неодинаковы — одни с крупными телесными формами, полноваты, другие напротив, одни строги и сдержанны, другие игривы и т.д. Продолжая ту же метафору о двух половинах, надо обратить внимание на то, что ведь каждая сущность, разламываемая надвое демиургом, уникальна. Кстати, и разламывает ее демиург вовсе не по шаблону; каждый разлом уникален, и получающиеся половинки тоже уникальны.
Сравнимыми же разных людей делает только высота полета души - и причастность прекрасному. Как высоко стремится душа, так и стан устремлен вверх, походка легка и огненна (огонь - эта та субстанция, которая заполняет верх) - такого рода описания античных красавиц встречаются часто. Но то же самое античные поэты и историки сообщают нам о красивых мужчинах — вспомним те же описания Александра Македонского (Плутарх, 1994). Еще раз повторим — не биологические особенности, а высота полета души и делает людей сопоставимыми между собой. Но это не идеальная женщина и идеальный мужчина - а зримые черты высоты души и мужчин, и женщин.
Естественно в греческой культуре присутствовала и биологическая сторона вопроса, о котором можно прочитать здесь. Надгробье в Афинах, к примеру, выглядело так: на постаменте стоял бюст, а спереди в середине постамента находилась точная копия фаллоса из того материала, из которого был сделан бюст. Фривольные описания Гомера до сих пор стыдливо исключаются из хрестоматий (Ср. Гомер. Илиада, Одиссея. М., 1987, с. серия "Школьная библиотека" и Гомер. Илиада. Гомер. Одиссея. М., 1993).
...Рек, и в объятия сильные Зевс заключает супругу. Быстро под ними земля возрастила цветущие травы, Лотос росистый, сафран и цветы гиакинфы густые, Гибкие, кои богов от земли высоко поднимали.
Там опочили они, и одел почивающих облак Пышный, златой, из которого светлая капала влага... а когда автор XVII века М. Монтень в "Опытах" привел некоторые греческие научно-натуралистические описания (о наилучшем положении ног для лишения девственности или о разной температуре бедер женщин), это вызвало шок у читающей публики. И здесь необходимо сделать четвертое методологическое замечание - греки прекрасно отдают себе отчет о разных сторонах жизни человека, однако стремление друг к другу вовсе не связывают с биологической стороной вопроса. Цвейговский "Амок" был бы непонятен им. Стремление друг к другу - стремление к целостности, которое есть уникальное единство этого конкретного мужчины и этой конкретной женщины.
Таким образом, для античной постановки вопроса о сексуальности принципиально важны следующие моменты:
1. Разность полов рассматривается как естественная. Никто не отказывает женщине в человечности, но по большому счету для греков человек — это две воссоединившиеся половины. Половины же эти неодинаковы и поэтому стремятся друг к другу.
2. Отчетливых гендерных ролей для греческой мысли нет.
3. Греческая мысль не знает понятия нормы. Из этого следует, что нельзя говорить о женщине или мужчине вообще. Во-вторых, идеальной женщины, равно как и идеального мужчины для греков нет.
4. Античная мысль много и довольно откровенно с нашей точки зрения говорит о биологических особенностях полов, однако стремление друг к другу вовсе не связывают только с биологической стороной вопроса.
Влияние социально-экономических условий
При реконструкции подобного рода очевидности представители экстерналистской школы (см., в частности, Бернал Дж., 1956; 1987) обратили бы наше внимание на социально-экономические условия античной жизни. Низкий уровень развития производства, ограниченность средств к существованию, небольшие масштабы организации жизни и связанная с этим ограниченная возможность доступа к образованию и развитию естественно провоцируют:
1) "визуальную" ориентированность греческой мысли, предельную наглядность ее рассуждений;
2) критерий развитости и гармоничности как руководящий для оценки человека (но по сути приложимый только к господствующему классу, и то не ко всему);
3) отсутствие устойчивой традиции мысли, множество религий и философий, которые принесли с собой на полуостров те племена, которые впоследствии создавали полисы, провоцирует отсутствие авторитетов и крайний номинализм мысли, когда высшей апелляцией является апелляция к наглядности реально существующей вещи, и дальше пока взгляд не проникает.
Интернализм ("Античность и Византия", 1985; "Античность как тип культуры", 1986; Гаспаров М.Л., 1998) же обратит внимание на то, что такого рода античная "очевидность"1 связана со следующими важными моментами:
Во-первых, для античного мировоззрения сущность любой вещи является целым и неделимым, поэтому даже некорректно сказать, что античная мысль описывает человека комплексно - ведь идея комплексности предполагает именно разбиение на составляющие и их последующее соединение — человек же для античной мысли есть изначально целостная сущность, как, впрочем, и все другие сущности. Поэтому откровенные биологические описания вовсе не имплицируют спора о том, что же влечет людей друг к другу и что является главным в их стремлении друг к другу. "Все", - такова очевидность греческой мысли.
Во-вторых, у каждой из этих сущностей есть свое место в мире. Притяжение друг к другу различных сущностей не является мировым законом, а связано с дефицитом. Соответственно, проблема притягательности людей друг для друга рассматривается именно в этом ключе. Поэтому античная мысль не знает понятий "весь женский род" или "весь мужской род" и вопроса, что влечет мужчину вообще к женщине вообще и так далее. Равно как она не знает и проблемы идеала — мотивы "вечной женственности" и прочие темы куртуазной лирики Средневековья здесь попросту невозможны.
Единственным правилом устроения универсума является прекрасное (вопрос, насколько оно постижимо и доступно ли вообще - острый дискуссионный вопрос греческой мысли, однако мы оставим его в стороне, т.к. для нашей темы он не играет принципиальной роли) . И это единственное, что позволяет сопоставлять разные вещи в универсуме. Соответственно, влечение друг к другу и взаимоотношения рассматриваются сквозь призму совершенства мужчины и женщины и совершенства, которое дают их взаимоотношения. Из этого ясно, что никаких правил и никакой нормативности для. античной мысли здесь не существует. Более того, она не станет рассуждать, насколько вообще прекрасно или вообще безобразно стремление мужчины к женщине (а позднее Средневековье даст нам образцы именно таких рассуждений) — речь идет именно об этом конкретном взаимоотношении и гармонии в нем.
Зинченко Ю.П.